С трех лет Алексей Скворцов жил в питерских детдомах, а в двадцать лет зарабатывал двенадцать тысяч рублей. Он дебютировал в РПЛ в двадцать шесть и через полторы недели открыл счет в победном для его «Тосно» финале Кубка. Сейчас Скворцов — один из лидеров «Химок», рвущихся в премьер-лигу.

— Лучше всего вы играете у Талалаева — в позапрошлом сезоне в «Тамбове» и сейчас в «Химках». Почему именно у него?

— Он из каждого достает максимум. Через него прошли многие игроки РПЛ. Приехав к нему в «Тамбов», я услышал от одного человека: «После Талалаева футболисты либо сдуваются и заканчивают с футболом, либо выходят на новый уровень».

— Как именно он работает?

— Он максимальный мотиватор. Его философия: только атака, не отсиживаемся в обороне. Недавно мы вели у «Краснодара-2» 2:0. Любая команда стала бы отбиваться, тянуть время. А Викторыч в перерыве устроил жесткий разнос, чтобы не останавливались, шли вперед, доминировали. Сразу после перерыва мы забили третий. Та же история с «Енисеем». При счете 3:0: «Еще! Еще! Еще!!!»

После хороших игр он дает один-два выходных, но после — сразу работа на максимуме, а не втягивающая тренировка. Благодаря этому ты настолько концентрируешься, что прогрессируешь.

Атакующая философия обеспечивает команде много моментов, а игрокам — хорошую статистику. Это делает нас более заметными для скаутов. Ребята, выходящие на замену, тоже понимают: нужно умирать на поле, или ты просто не потянешь. Да и болельщикам приятнее смотреть на команду, которая агрессивно атакует.

— Самые запоминающиеся слова Талалаева, обращенные к вам?

— В перерыве кубкового матча с «Рубином», когда мы вели 1:0. Процитировать не могу, но для меня это были самые мотивирующие слова в перерыве за всю карьеру. Во втором тайме мы забили два. Могли победить и крупнее: мой чистейший гол не засчитали — придумали офсайд, которого не было.

«Из-за пьющего поколения в Питере было очень много сирот»

— Как вы из детского дома попали в академию «Зенита»?

— Когда мне было семь или восемь лет, к нам с подарками приехал американец, занимавшийся благотворительностью. Ему сказали: «А у нас есть талантливый футболист». Я почеканил мяч, поиграл немного, и американец увидел: во мне что-то есть. Спросил: «Где ближайшая футбольная школа?» Ближе всех находилась академия «Зенита» (тогда называлась «Сменой»).

Он повез меня в спортивный магазин, обмундировал и отвез в академию: «Посмотрите его». Я забил пару мячей, и тренер Игорь Лебедев сказал: «Берем. То, что надо. Красавец». С тем американцем мы потом еще несколько раз виделись и общались в фейсбуке. Огромное ему спасибо.

Через несколько лет меня перевели в другой детский дом, откуда я не мог ездить в «Зенит». Тренер Лебедев пришел в мой первый детдом, спросил, куда я делся, сказал, что я ему нужен, а ему ответили: «Он теперь в Купчино живет».

Я заиграл в «Петротресте», подавал мячи на матчах основы, но потом детскую команду закрыли, и я попал в «Кировец», где лет пять играл с Вовой Ильиным. Он тоже простой дворовой парень и достаточно высоко забрался: забил много голов за «Урал». Я рад за него.

— Какие зарубежные поездки запомнились?

— С «Зенитом», когда я вернулся туда перед выпуском из школы, играли в Италии и Германии — с «Ювентусом», «Ромой» и «Ман Сити». Я был в шоке от такого уровня. А с детдомовской командой мы после победы в мегафоновском турнире ездили на отборочный матч Евро-2008 Хорватия — Россия (от сумасшедшей атмосферы на стадионе «Максимир» аж страшно стало) и на «Челси» — «МЮ» в Англию: гуляли по Лондону, смотрели Биг Бен, Музей мадам Тюссо.

— Чем отличались два детских дома, в которых вы жили?

— В первом содержалось всего тридцать детей, и он считался одним из лучших в городе: так совпало, что он был в одном районе с нашим домом. Вот я и попал туда, когда мать с отцом лишили родительских прав. Я развивался во всех направлениях, переборол боязнь сцены, но тот детдом совсем не спортивный, некому было сопровождать меня на тренировки, и меня отправили во второй детский дом — на другом конце города. В плане спорта он один из лучших, но там — триста ребят: это новая для меня атмосфера.

Детдомовский тренер Людвиг Леонтьев жил в спортзале, где имелись не только тренажерный зал с бассейном, но и диван с холодильником. После уроков я тренировался с детдомовской командой, потом — с городской, возвращался в детдом, а там разборки, пьяные драки, кровь на полу. Видя это, Леонтьев забирал меня в спортзал, где я часто играл в баскетбол с мужиками, арендовавшими площадку.

— В разборках не участвовали?

— Алкашей и куряг привлекали в спортивные команды, и они видели, что в футболе, баскетболе, волейболе — везде я капитан, лидер, и мы становились вроде как друзьями. Я не давал повода устраивать со мной разборки, меня особо не трогали, хотя иногда приходилось постоять за себя.

— Из вашего детдома кто-то еще заиграл?

— Были очень талантливые ребята, три человека, играли в городских командах, но с возрастом у них появились другие интересы, а рядом не нашлось мудрых людей. Те парни спивались, скуривались и пропадали. Окружение было плохое.

Дай бог, чтобы ребята из моего детдома как-то состоялись в жизни, но когда я еще был в соцсетях и мог как-то следить за ними, ни у кого ничего хорошего не происходило.

— Во второй детдом вас забрали без брата и сестры?

— Да, они остались в первом, потому что не занимались спортом. Поначалу я не понимал, что происходит. Думал, это временно. Но нет, мы зажили раздельно. Правда, иногда я к ним ездил, мы поддерживали связь. Все это закалило меня, и я стал самостоятельнее.

— В ваших детдомах часто кого-то усыновляли?

— В первом детдоме — да. Там были спокойные дети, которые хорошо себя вели — многих увозили в Италию и Америку. В детстве я особо и не осознавал, что происходит: нам привозили подарки, накрывали стол, угощали сладостями, а на следующий день кто-то из детей исчезал. Не помню, чтобы я из-за этого расстраивался.

Говорили, что и нас с братом и сестрой хотели забрать, но у нас есть еще одна сестра, которая не жила в детском доме, а по закону вроде как нельзя было забирать не всех детей.

А во втором детдоме, где триста человек, и почти все неадекватные, конечно, никого не усыновляли.

— Родители вас посещали?

— На территорию их не пускали, но они подходили к забору, передавали сувениры. Когда я был маленький, маму мне заменяли воспитатели, и сначала я не понимал, что за люди зовут к забору. Воспринимал их как посторонних.

— Во взрослой жизни общались с родителями?

— Я общался после детского дома, когда поступил в университет и играл за академию «Зенита» — потому что мне жить было негде. Я жил у них. Он перестали употреблять алкоголь, зажили правильно, где-то работали, но им не было смысла заново нас усыновлять. Мы с братом и сестрой были уже взрослыми.

Я не чувствовал привязанности к этим людям. Не ощущал их своими родителями. Наверно, не каждый поймет мои чувства. Потом уже я уехал в Пермь, и мне было комфортнее жить самостоятельно.

— После детского дома вам по закону должны были дать комнату?

— Из-за пьющего поколения в Питере было очень много сирот. Очередь на комнаты — просто сумасшедшая. Но в детдоме — мудрый директор: поставила меня в очередь, когда мне было три года. Очередь подошла лет через двенадцать. В итоге, правда, мне дали меньше метров, чем я заслуживал по закону, а в соседней комнате жила девушка-сирота с двумя детьми.

К тому же на этой квартире лежали аресты из-за предыдущих владельцев, и я не мог взять ее в собственность. Родив третьего ребенка, та девушка переехала, и я, играя в других городах, занимался снятием с квартиры ареста, выкупом второй комнаты, сбором документов. Было очень много заморочек, зато теперь есть своя скромненькая квартира в родном городе.

— Брат с сестрой живут в Питере?

— Да, с родителями. Общаются с ними и, как понимаю, комфортно себя чувствуют.

«Три месяца просто жил в горах. Интересное время для самопознания»

— Как попали в «Амкар»?

— Из «Зенита» один агент отправил туда меня, Брайана Идову и Макса Устинова, который уже не играет в футбол. Мы получали по двенадцать тысяч рублей, с которых агент требовал комиссию — десять процентов. Когда контракт закончился, он сказал: «Ничего не могу тебе предложить». Хотя я хорошо проявил себя в молодеге «Амкара» и вызывался в юношескую сборную на игры с Испанией, Францией и Португалией.

— Как занесло в Армению?

— От безысходности. У меня вообще не было вариантов, и тогда знакомый армянин предложил «Гандзасар», участвовавший в Лиге Европы. Говорил, что я буду жить в Ереване, показал красивые фотографии, а оказалось, что это Капан — семь часов по горам из аэропорта. Зато виды красивые.

— Где жили?

— На базе в горах. Оттуда спускались в деревню, где находился стадион. Зимой я вернулся в Питер и сказал тому человеку, кто отправил меня в Капан: «Прости, но это ужас». После первой игры сменили тренера, а новый мне сказал: «Ты кто вообще? Что тут делаешь? Тебе здесь не место». Больше я не играл. Три месяца просто жил в горах, где из развлечений — теннис и телевизор. Интересное время для самопознания.

— В армянском «Гандзасаре» вы играли с родственником Зеедорфа — Регилио. Чем запомнился?

— Кстати, точно. Я и забыл об этом. Там было много иностранцев: кроме Зеедорфа, бразильцы, африканцы. Позитивные ребята, мы классно общались. Я говорил: «Гоу в магазин» и меня прекрасно понимали.

— Зарабатывали больше, чем в «Амкаре»?

— Кажется, двадцать пять тысяч рублей. Да для меня в 2010 году и пермские двенадцать тысяч были нормальной суммой. К тому же «Амкар» снимал нам квартиру — двушку на троих рядом со стадионом. Мы посчитались, и мне досталась гостиная с телевизором, а ребята спали в комнатах.

— Жену Анну вы как-то назвали ангелом-хранителем. Где познакомились?

— В Кирове, где я играл во второй лиге после Армении. Пошел в магазин за продуктами и встретил Аню. Она стала посещать мои игры, и с тех пор повсюду ездит со мной. Мы вместе седьмой год.

На момент встречи с ней в футбольном плане я был на дне. Кировское «Динамо» шло на последнем месте, и я поехал туда, чтобы хоть где-то играть. Мне повезло: доверился тренер Кривоносов. Сказал: «Сзади окопы, а впереди — делай что хочешь». Потом он поехал помощником к своему знакомому в «Енисей» и взял меня с собой. Получился огромный скачок, и карьера завертелась в новом русле.

— Между Арменией и Кировом вы недолго поиграли за «Карелию». Там тоже были интересные знакомства.

— Да, я жил с Далером Кузяевым, а тренировал команду его отец. Многие ребята считали, что сын тренера в команде — это нездоровая ситуация, но мы с Далером отлично общались. На тренировках он неплохо выглядел, но, конечно, никто бы не предсказал, что через пять лет он сыграет на чемпионате мира.

Та же история с Димой Чистяковым. Полгода назад мы прибили его «Тамбов», он привез гол, а теперь в сборной. Тут очень тонкая грань — смотря к какому тренеру попадешь. У нас с Димой общий агент, которому я вчера сказал: «Здорово, что ты его увез в «Ростов», и у него все так хорошо пошло».

— Из «Енисея» вы могли уйти в премьер-лигу. Что помешало?

— Я неправильно себя вел. После второй лиги попал в ФНЛ, забил несколько мячей и, возможно, закружилась голова. Посреди сезона позвали в «Кубань», участвовавшую в еврокубках. Я поехал туда, понравился тренеру Кучуку, но «Енисей» запросил больше, чем могла заплатить «Кубань».

Получилось дико: я прилетел на второй сбор «Кубани» и в тот же день улетел обратно. Я поругался с «Енисеем» и сделал себе хуже. Остался в Красноярске, но полгода не играл. Потерял весь спрос на себя.

— Что потом?

— Летом 2015-го поехал в «Крылья» Веркаутерена, приглянулся, обговорил контракт, подобрал квартиру в Самаре — и вдруг «Енисей» запросил больше денег, чем договорились сначала. Что делать? Вернулся в Красноярск. Ужасная ситуация.

Я перестал играть. Ни мотивации, ничего. Понимаю, что так нельзя, но тогда было трудно абстрагироваться от того, что меня лишили двух таких шансов. Через полгода я разорвал контракт с «Енисеем» и поехал в «Амкар». На первом сборе отдал два голевых паса, и помощник Гаджиева Евсеев сказал: «Все здорово, но сможем подписать контракт только после второго сбора».

— Это вас не устроило?

— Я прилетел на сбор в Дубаи и жил там за свой счет, поэтому надеялся быстрее понять: берут меня или нет. Но оказалось, что Гаджиев никого не подписывает после первого сбора. Я вернулся в Россию, и мне позвонили из «Волгаря»: «Давай к нам сразу на контракт». Я выбрал синицу в руке и попал в Астрахань.

— На второй сбор с «Амкаром» тоже пришлось бы лететь за свой счет?

— Да. Я позвонил им и объяснил: либо к вам на контракт, либо в «Волгарь». Они мне: «Не делай ошибку. Давай к нам. В Астрахани и так много игроков в атаке». Помню, я уже сидел в самолете перед вылетом в «Волгарь» и думал: «Может, выйти и все-таки поехать за свои в «Амкар»?»

Не вышел. Погнался за конкретикой. Потерял третий шанс попасть в премьер-лигу.

— В Астрахани вы конкурировали с Суторминым?

— Да, он здорово обыгрывал один в один, но в «Волгаре» был привязан к бровке, а в «Оренбурге» получил свободу — мог бегать по всему полю. И оправдал доверие. Он и так был техничным игроком, а с доверием тренера раскрыл новые грани таланта.

— После Питера вы поиграли в восьми городах. Где больше нравилось жить?

— Мне пришелся по душе Тамбов. Там ничего особо нет, но мне жилось спокойно. Гулял, радовался жизни, да и в футбольном плане все складывалось удачно. А сегодня мне безумно комфортно в Химках. Рядом с квартирой — и стадион, и кинотеатр, и парки.

— Прошлый сезон вы прожили в Нижнем Новгороде. Как работалось с Дмитрием Черышевым?

— Тренировки проходили в европейском эмоциональном формате. Делалась ставка на контроль мяча, но в команде собралось много бойцов и, когда не получалось контролировать, мы бились и бодались. За счет этого поднялись на четвертое место.

Так совпало, что первый матч после зимней травмы я провел против «Химок» Шалимова. Вышел, забил, и вместо Шалимова назначили Талалаева. За месяц до конца сезона я уже знал, что летом буду у Андрея Викторовича: он хорошо знает меня, а я его. Кого бы он возглавил, туда бы я и пошел. Это мой тренер.

— Из Химок удобно летать в другие города. Как было в других клубах, когда любой выезд предполагал пересадку в Москве?

— Очень тяжело. Например, Черышев практиковал ранние вылеты. В четыре встаешь, в шесть садишься в самолет, через час в ужаснейшем состоянии прилетаешь в Москву, три-четыре часа сидишь в аэропорту, опять летишь, и с самолета едешь на тренировку. В Тамбове было полегче. Оттуда мы ездили в Москву на поезде: там хотя бы спишь.

Из Кирова во все точки ездили на автобусе. В Новотроицк добирались целый день. С автобуса сразу на поле. Там главное — хоть как-то ничеечку зацепить.

— Как отмечаете день рожденья 13 января?

— Традиционно: двухразовые тренировки в Турции. Утром — адовые бега. Потом тренажерный зал. День рожденья всегда приходится на первый сбор, где закладывается функциональный фундамент.

В мой первый приезд в «Амкар» тренер Хузин сказал 13 января: «Я тебя поздравляю. Можешь взять со шведского стола что угодно». Я взял колу и тортик, после чего тренер сообщил: «За колу штраф — пять тысяч».

«В «Тосно» застал Володю Быстрова. Хотелось сфоткаться на память»

— В юности болели за «Зенит»?

— Всегда. И сейчас за него болею. Смотрю на YouTube все их видео — интервью, скрытые камеры. Впервые увидел игру «Зенита» с трибуны на игре с Воронежем. Запомнилась кричалка: «Факел» больше не горит. На него ****** «Зенит». Сумасшедшая атмосфера. У меня даже была тетрадка, куда я вклеивал футболистов из газет — Горшкова, Радимова, Кержакова.

А в шестнадцать лет смотрел на «Петровском» матч с «Баварией», когда победили 4:0, и Паша Погребняк забил два мяча.

— Через десять лет вы оказались с Погребняком в одной команде. Как ощущения?

— На тренировках он удивлял меня сумасшедшим выбором позиции: все, что ему прилетало, — летело в ворота. Я старался брать с него пример. Тренироваться с Пашей — это как ускоренный курс обучения игры в атаке.

В «Тосно» я еще и Володю Быстрова застал. Помню, приехал на медосмотр и он стоит. А как себя с ним вести? Хотелось сфоткаться на память, но надо же и марку держать. На тренировках мы работали с ним в паре, и я прям чувствовал разницу между нами: после каждого его паса мяч стелился по полю, а после моих — подскакивал или еще что-то. Зато я учился, стремился к его уровню.

— В «Тосно» вы дебютировали за полторы недели до финала Кубка. Почему так поздно?

— Тренер не особо хотел видеть меня в команде — у него и без меня хватало нападающих. Зато я имел хорошую статистику в «Тамбове» и был давно известен гендиректору «Тосно» Матюшенко. Он меня и позвал. Я очень хотел зацепиться за премьер-лигу, вышел на замену на турецком сборе, через пять минут забил, но после возобновления сезона все равно не попадал в заявку.

Сам попросился сыграть за молодегу — забил и отдал голевую «Рубину» Шаронова. У основы же результата не было, и меня начали включать в запас. Перед игрой с «Ростовом» Матюшенко сказал: «Здорово себя проявляешь. Сегодня получишь шанс». Хорошо, что он решал — иначе я не вышел бы. Во втором тайме меня выпустили на последние двадцать минут, и я ударил по воротам метров с сорока (кстати, Андрей Талалаев запрещает мне это).

А перед финалом Кубка Паша Погребняк надорвал ахилл, и наш вратарь Давид Юрченко сказал мне: «Мы попросили, чтобы тебя выпустили в старте. Не подведи». А Матюшенко добавил: «Ты мой козырь — я тебя поставлю». Тогда я почувствовал, что забью и мы выиграем Кубок. Я обязан был забить Курску.

— Почему?

— В 1/8 того Кубка я уже играл против них — за «Тамбов» — и забил в свои ворота. Шла подача с углового, их игрок переправил, мяч попал мне в колено и медленно закатился в наши ворота. Тот гол стал победным.

— Перед финалом понимали, что в случае победы «Тосно» не допустят в Лигу Европы?

— Не думал об этом. Хотелось выиграть и войти в историю.

— После победы вы признались, что чувствуете себя как во сне. В чем это проявлялось?

— В Волгограде была сумасшедшая аура. Тогда все отрабатывалось к чемпионату мира, и, прилетев, мы даже не видели свой багаж. Обычно-то сами его забираем, а тут нас прямо с самолета повезли на стадион.

Автобус сопровождали четыре джипа с мигалками. Потом я увидел Родину-мать, и она навсегда осталась в моем памяти — такая величественная и огромная. В воздухе витало затишье перед бурей. После этого мне приснилось, как мы выиграли Кубок.

Утром помощники тренера не могли мне дозвониться — видимо, связь как-то блокировалась. Наконец, достучались и вызвали меня к Парфенову. Он спросил: «Ну, что, ты готов?» С того момента я ничего не помню — ни автобус, ни раздевалку. Только ощущение, что я как будто во сне.

Я оставил в Волгограде частичку себя.

— С вами «Тосно» потом тоже не расплатилось?

— Долги остались, но я на те деньги уже не рассчитываю. Мне не дали две зарплаты и не заплатили премиальные за победу в Кубке. То, что клуб получил за победу от РФС, не покрыло и 1/20 долгов — за аренду «Петровского», сборы в Турции и так далее. Даже шансов нет, что до моих долгов дойдет очередь.

Но я все равно благодарен «Тосно» за тот финал и несколько игр в премьер-лиге — это важнее, чем деньги.

Денис Романцов